— Хорошо. Здесь вроде бы понятно. Но зачем мне это все?
— Зачем?
Баюн сел и сделал еще один глоток.
— Андрей стал одним, так сказать, из «ферзей».
— И что?
— Боюсь, что вы с ним имеете разные «цвета».
Маша некоторое время, молча, смотрела на Баюна.
— Почему… почему вы так решили? — голос ее сел.
— Так сложилась эта Игра.
— И что это все значит?
— К сожалению, это все должно закончиться печально. Так, по крайней мере, говорят прогнозы.
— На что вы намекаете?
— По законам жанра: ружье, висящее на стене, в последнем акте должно выстрелить… Я не говорю о том, что опасность грозит от самого Андрея, хотя подобное не исключаю, однако…
— Да вы в своем уме! Андрей не такой! Вы его совершенно не знаете!
— Ни одна из фигур не живет своей жизнью. К сожалению. Так или иначе, Андрей станет тем, кем пожелает Игрок. Думаешь, в моё время было иначе? Или мне не хотелось жить по-иному?
— И кто он, этот ваш злобный бессердечный игрок? Бог? Какой-то абсолютно аморальный тип! — Маша почувствовала, что в голове у неё начинают плыть мысли от водки.
Баюн не ответил. Он как-то печально посмотрел на Машу и вздохнул. А она не хотела верить в происходящее.
Выждав какую-то паузу, Баюн грустно проговорил:
— Помнишь, как там у старика Чехова: «Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье, и разбиваются их жизни…»
— Понимаешь, — продолжал он, — окружающим людям жизнь кажется пресной. Никто не говорит умных слов, все больше какие-то глупости и пустые речи. И все больше едят да пьют. Волочатся туда-сюда. Нет драматизма… Для Игрока все выглядит по-другому. «Быт» у него как бы общая канва. На фоне которой творятся вселенские «чудеса», которых мы же совершенно не видим. И пока люди живут своими проблемами, он ведет свои «фигуры» либо к победе, либо к поражению…
Баюн вздохнул:
— Вот это настоящий Драматург! — не понятно о ком сказал он.
В воздухе повисла какая-то недосказанность.
Баюн вдруг замахал головой, словно развеивал дым.
— Пейте! — снова приказал он, вставая. — Кстати, у вас соль дома кончилась.
С этими словами он бросил Маше тот пакетик с йодированной солью, какую просил приобрести в супермаркете…
Маша закончила убирать в доме. Она устало присела на стул и подперла голову руками. В такие минуты в перерывах между делами, она снова окуналась в апатичное состояние. Из глаз медленно текли горькие слезы, попадая часто на губы и оставляя там вкус одиночества и безысходности.
День стоял погожий. Весна буйно раскинулась по городу, заставляя расцветать кусты и деревья.
Маша подошла к подоконнику и оперлась на него. В памяти пролетали отрывки детства и душу снова начинали ласкать беззаботность и радость юных лет.
Если мерить годами — то, как же это было давно! Неужели так и жизнь проходит?
Маша в который раз ощутила, как та вытекает из нее, словно песок в часах. Не так уж и много остается его в верхней части.
От этих мыслей ее оторвал чей-то настойчивый взгляд.
Маша повернулась на причину этого взгляда: на той стороне тротуара стоял Андрей. Он смотрел немигающим взглядом.
Поначалу Маша подумал, что это видение. Но и спустя минуту Андрей продолжал стоять на тротуаре.
Первым желанием было броситься к нему. Но, присмотревшись, Маша ощутила легкий холодок страха, пробежавшего между лопаток.
Лицо его не выражало никаких эмоций, никаких мыслей.
Сразу вспомнились все события этого полугодия: как Андрей вышел однажды на работу и пропал без вести; как его нашли где-то в городе и увезли в психушку; как он исчез оттуда и снова он пропал без вести. Сколько слухов и досужих сплетен приходилось слушать. А теперь, глядя на Андрея, Маша вдруг подумала, что не все они были такими досужими.
Маша осторожно попятилась назад. Спрятавшись от взгляда Андрея в соседней комнате, она судорожно пыталась сообразить, что ей делать.
— Здравствуй! — звук голоса показался резким, как удар хлыста.
Маша испугано ойкнула и отскочила в угол.
— З-здравствуй, — заикаясь, проговорила она.
Андрей огляделся и присел на диван. Он принюхался и вдруг улыбнулся.
— Пирожки с творогом и изюмом, — определил он.
— Ага.
Улыбка у Андрея была еще страшнее, чем безэмоциональная маска на лице.
Ситуация выглядела как-то абсолютно нереально. Маша, огляделась по сторонам, пытаясь понять: быть может, она спит?
— Хочешь есть? — тихо спросила она.
— Хочу, — снова улыбнулся Андрей.
Они прошли на кухню.
Привычные действия вернули Машу к действительности. Она наконец-то собралась, и решительно спросила:
— Где ты пропадал?
— Ты меня сперва напои, накорми, а потом о деле пытай, — Андрей присел на свое место в углу и откинулся на спинку диванчика.
— Я тебе Баба Яга, что ли? — обиделась Маша.
Андрей громко расхохотался.
— Как знать!
Что его так веселило? Маша поставила на стол миску с пирогами и полезла в холодильник за сметаной.
Где-то подспудно в глубине сознания она отметила, что давно не пекла пирогов. А сегодня, вдруг так захотелось. (Кстати, Баюн был прав — в доме абсолютно не было соли.)
«Будто почувствовала, что кто-то придет в гсоти», — поймала себя на подобном выводе Маша.
Андрей ел жадно, будто триста лет голодал.
Маша меж тем его разглядывала: чистая одежда (правда не его, какая-то «не наша» — именно это сравнение пришло в голову), выбрит, ухожен, словно из салона красоты. Будто не пропадал нигде, а только из ванной вышел.